«В общественной дискуссии последних месяцев мы наблюдаем новый виток конфликтов вокруг феминизма, феминистской оптики и гендерной чувствительности, который стремительно набирает обороты», — пишет Надя Плунгян на Colta.ru и приводит примеры таких конфликтов, случившихся в последние месяцы: протесты против фильма «Дау», которые «вызвали большой раскол среди кинокритиков» (обратим внимание на эту формулировку — прим. М.К.), за ними последовали «скандал вокруг профайла Алексея Венедиктова на BBC, где его обвиняли в харассменте, выступление Виктора Шендеровича, объявившего феминизм “правом на террор и хамство”, и, наконец, дискуссия о домогательствах в университетах».
Во всех этих конфликтах стороной, протестующей против существующего порядка — нарушения трудовых прав и прав человека на съемках, нормализованных домогательствах вышестоящих лиц (главным образом, мужчин) на работе и в университетах — выступает социальная группа «феминистки», которая в глазах их оппонентов выглядят одновременно как пренебрежимо малочисленная, и как абсолютно всемогущая, развязывающая террор и ниспровергающая педагогов и художников. Получить представление о реальном соотношении сил можно, если обратить внимание на то, что «расколом» в кинокритической среде обычно называется позиция сайта KKKBD.com, который делают два человека, противопоставленная позиции всей (вообще всей) русскоязычной прессы в диапазоне от радио «Свобода» до газеты «Комсомольская правда» (отрицательные отзывы о проекте Станислава Зельвенского и Сэма Клебанова были опубликованы до цифрового релиза фильмов, во время Берлинского фестиваля, и не привели к последствиям в виде группового преследования в соцсетях для их авторов-мужчин). Популярные реакции на скандалы с домогательствами в вузах, дающие представления о принятой сегодня «норме» (далекой от «гендерной чувствительности»), собраны и оформлены, как пьеса «Голоса порядочных людей» на сайте «9 марта» («Передовым девочкам с филологии явно надо варить борщ, а не учиться: от ненависти к занятиям стали митушницами. Интересно, что на естественных науках таких проблем нет: туда невесты и дуры не попадают»). В ситуации вокруг постов Шендеровича одна-единственная Анна Ведута, рассказавшая о домогательствах Алексея Венедиктова, оказалась противопоставлена всей «либерально-демократической общественности», все еще считающей домогательства преподавателей и начальников чем-то, связанным со сферой секса, а не со сферой насилия и подчинения в иерархии.
Но нет ли чего-то очень знакомого в этой диспозиции: «разумное большинство порядочных людей» против «безумного меньшинства опасных подрывных элементов»? И нет ли закономерности в том, что острые «конфликты» в российской блогосфере вспыхнули именно в дни коронавируса, когда мир лишился привычных черт, стал опасным и неопределенным для всех, когда рухнули планы и оборвались человеческие связи?
Конечно, это не случайность.
«Все описания кризисов похожи друг на друга, — пишет Рене Жирар в своей книге «Козел отпущения» (1982), — Распад институтов стирает или схлопывает иерархические и функциональные различия, придавая всему вид одновременно и монотонный, и монструозный».
Эпидемия разжигает дремлющие предрассудки, она — первый «гонительский стереотип» по Жирару. Страх потери контроля заставляет переименовывать вещи и отрицать реальность, и одним из признаков подобного взаимодействия с реальностью становятся «гонения» — попытка назначить виновных в кризисе, поиски которых всегда неизменного выводят на непохожих: на пришлых, на евреев, на религиозные меньшинства, на людей с заметными увечьями, на женщин, наконец. В попытке обуздать реальность искупительной (или «заместительной») жертвой, в отсутствие рациональных причин для принесения этой жертвы, сообщества выдвигают против нее выдуманные обвинения, настолько характерные для коллективных гонений, что одному их упоминанию в исторических текстах современные исследователи начинают подозревать, что дело пахнет групповой расправой над меньшинством.
Так, обвинение меня в том, что я убила документалиста Александра Расторгуева, погибшего вместе с двумя коллегами в Центрально-Африканской республике летом 2018 года, в уже удаленном посте главной редакторки журнала «Сеанс» Любови Аркус только на первый взгляд может показаться абсурдным. В качестве признака, указывающего историкам на факт гонений, в списке гонительских стереотипов на первом месте идет именно насильственное преступление против самых неприкосновенных особ данного социума: короля, отца, или, в нашем случае — великого режиссера.
Именно в этой трактовке, как замаскированное сообщение о гонении, Жирар прочитывает миф об Эдипе. Чума терзает Фивы; Эдип виновен, потому что убил отца и женился на матери; оракул утверждает, что для избавления от эпидемии нужно изгнать преступника (и Аркус пишет обо мне «бывший кинокритик», символически изгоняя меня из сообщества); Эдип хромает, он отделен от других своим заметным увечьем — хромота и положение чужестранца в Фивах создают из него идеального козла отпущения. Жирар считает, что за мифом об Эдипе, как и за героями некоторых других мифов, имеется «реальная жертва, выбранная не из-за стереотипных преступлений, в которых ее обвиняют и из-за которых никогда никто не заболел бы чумой, но из-за всех тех виктимных черт, которые в этом же тексте и перечислены и которые действительно способны навлечь на их обладателя параноидальные подозрения испуганной чумой толпы».
Да, в режиме реального времени мы сегодня наблюдаем именно это.
В момент глобальной эпидемии коронавируса «козлом отпущения» в русскоязычной блогосфере (в основном в фейсбуке) стали «феминистки». Депантовские «уродки», одна из, по замечанию Екатерины Горошко из издательства No Kidding Press, «самых маргинализованных групп right here right now».
Женщины, посмевшие заявить о своей субъектности. Женщины, которые вдруг отказываются идти по проторенной дорожке предыдущих поколений, отказываются встраиваться в привычную матрицу «в качестве освобожденных от гендера субъектов, а на самом деле принявших мужскую модель как универсальную». Женщины, нарушающие привычную гладкость социальных взаимодействий, как ее нарушает сама эпидемия. Кто сегодня может быть более «непохожим», иным, чем «феминистка» даже в прогрессивной среде, где, по определению той же Горошко, еще «не все до конца определились, не маргинально ли быть женщиной»? Кого, кроме них, надо растерзать или изгнать, чтобы чума ушла и мир стал, как прежде?
(Вина феминисток еще и в том, что феминисткой нельзя родиться, ею можно только стать по собственному выбору, а значит — злой умысел очевиден. Некоторые из них еще и лесбиянки — «некоторые», то есть «все»: существа одновременно невозможные, потому что женщина невозможна без мужчины, и бросающие вызов самой природе, как известно, задумавший секс исключительно в пенисо-вагинальном формате).
И как средневековый поэт и придворный летописец Гийом де Машо (чей рассказ о евреях, отравляющих реки и вызывающих смерти, разбирает Жирар), сегодня именно «хозяева дискурса», медийные персоны и редакторы сми, составляют подробный отчет о гонениях в перспективе «наивных гонителей» (то есть тех, кто принимает за чистую монету все обвинения или даже выдумывает их, не догадываясь, что описывает принесение в жертву «козла отпущения», вызванное страхом перед эпидемией). В этом посте редактора отдела «Общества» Colta.ru от 12 марта, из самого начала эпидемии, «феминизмы» (и, следовательно, его носительницы — «феминистки») указываются в списке наиболее вероятных кандидатов на роль будущего «козла отпущения», в то время, как сам автор наивно полагает, что описывает метафизические «причины» наступающего Апокалипсиса. Как мы теперь знаем, выбор «заместительной жертвы» в итоге был сделан именно в пользу «феминисток», подтверждая версию о том, что сегодня это одна из самых маргинальных и уязвимых групп российского общества.
Итогом подобных гонений уже в христианскую эпоху, по Жирару, становится последующая канонизация растерзанных или изгнанных жертв в качестве мучеников. По этой схеме развивается действие в фильме Ролана Быкова «Чучело» (1983), который в контексте последующих исторических событий кажется не только рассказом о частном случае школьной травли, но еще и историей «козла отпущения» на входе в финальный кризис советского мира. Микрокризис в локальном сообществе (один из мальчиков случайно выдал учительнице своих товарищей-прогульщиков и весь класс лишили поездки в Москву) разворачивается на фоне нищеты и безысходности провинциального города, чрезвычайной озабоченности учеников средней школы материальными благами, общего предчувствия скорого коллапса нежизнеспособной системы. Этот фильм трудно назвать до конца реалистичным, в нем все существуют немного на котурнах, выводя историю на территорию архаичной трагедии. Как водится в подобных случаях, у каждого из схематично очерченных персонажей оказывается свой собственный «изъян», своя непохожесть, в попытке скрыть которую они и присоединяются к групповой травле.
Лена Бессольцева — идеальный кандидат на роль «козла отпущения» в этом стремительно ветшающем мире: она новенькая, чужая, она внучка человека, которого в городе травят давно, наконец, она «уродка», «уродина» по ее собственному выражению. В финале, уже после ее отъезда, одноклассники «прозревают» и один из них — всегда выступавший в ее защиту, но недостаточно авторитетный Васильев — пишет на доске: «Прости нас, Чучело!». Все плачут, звучит вальс Софии Губайдулиной.
Что ж, быть чучелом, уродкой, уродиной во все времена нелегко. Но давайте не будем забывать о том, что в текущих неистовых нападках на «феминисток» (требующих «всего лишь» включения «женщины» в базовое понятие «человек»), нет ничего, кроме страха растерянных людей перед неизбежностью следующего мира, который приходит слишком быстро под вой сирен скорой помощи.
«В общественной дискуссии последних месяцев мы наблюдаем новый виток конфликтов вокруг феминизма, феминистской оптики и гендерной чувствительности, который стремительно набирает обороты», — пишет Надя Плунгян на Colta.ru и приводит примеры таких конфликтов, случившихся в последние месяцы: протесты против фильма «Дау», которые «вызвали большой раскол среди кинокритиков» (обратим внимание на эту формулировку — прим. М.К.), за ними последовали «скандал вокруг профайла Алексея Венедиктова на BBC, где его обвиняли в харассменте, выступление Виктора Шендеровича, объявившего феминизм “правом на террор и хамство”, и, наконец, дискуссия о домогательствах в университетах».
Во всех этих конфликтах стороной, протестующей против существующего порядка — нарушения трудовых прав и прав человека на съемках, нормализованных домогательствах вышестоящих лиц (главным образом, мужчин) на работе и в университетах — выступает социальная группа «феминистки», которая в глазах их оппонентов выглядят одновременно как пренебрежимо малочисленная, и как абсолютно всемогущая, развязывающая террор и ниспровергающая педагогов и художников. Получить представление о реальном соотношении сил можно, если обратить внимание на то, что «расколом» в кинокритической среде обычно называется позиция сайта KKKBD.com, который делают два человека, противопоставленная позиции всей (вообще всей) русскоязычной прессы в диапазоне от радио «Свобода» до газеты «Комсомольская правда» (отрицательные отзывы о проекте Станислава Зельвенского и Сэма Клебанова были опубликованы до цифрового релиза фильмов, во время Берлинского фестиваля, и не привели к последствиям в виде группового преследования в соцсетях для их авторов-мужчин). Популярные реакции на скандалы с домогательствами в вузах, дающие представления о принятой сегодня «норме» (далекой от «гендерной чувствительности»), собраны и оформлены, как пьеса «Голоса порядочных людей» на сайте «9 марта» («Передовым девочкам с филологии явно надо варить борщ, а не учиться: от ненависти к занятиям стали митушницами. Интересно, что на естественных науках таких проблем нет: туда невесты и дуры не попадают»). В ситуации вокруг постов Шендеровича одна-единственная Анна Ведута, рассказавшая о домогательствах Алексея Венедиктова, оказалась противопоставлена всей «либерально-демократической общественности», все еще считающей домогательства преподавателей и начальников чем-то, связанным со сферой секса, а не со сферой насилия и подчинения в иерархии.
Но нет ли чего-то очень знакомого в этой диспозиции: «разумное большинство порядочных людей» против «безумного меньшинства опасных подрывных элементов»? И нет ли закономерности в том, что острые «конфликты» в российской блогосфере вспыхнули именно в дни коронавируса, когда мир лишился привычных черт, стал опасным и неопределенным для всех, когда рухнули планы и оборвались человеческие связи?
Конечно, это не случайность.
«Все описания кризисов похожи друг на друга, — пишет Рене Жирар в своей книге «Козел отпущения» (1982), — Распад институтов стирает или схлопывает иерархические и функциональные различия, придавая всему вид одновременно и монотонный, и монструозный».
Эпидемия разжигает дремлющие предрассудки, она — первый «гонительский стереотип» по Жирару. Страх потери контроля заставляет переименовывать вещи и отрицать реальность, и одним из признаков подобного взаимодействия с реальностью становятся «гонения» — попытка назначить виновных в кризисе, поиски которых всегда неизменного выводят на непохожих: на пришлых, на евреев, на религиозные меньшинства, на людей с заметными увечьями, на женщин, наконец. В попытке обуздать реальность искупительной (или «заместительной») жертвой, в отсутствие рациональных причин для принесения этой жертвы, сообщества выдвигают против нее выдуманные обвинения, настолько характерные для коллективных гонений, что одному их упоминанию в исторических текстах современные исследователи начинают подозревать, что дело пахнет групповой расправой над меньшинством.
Так, обвинение меня в том, что я убила документалиста Александра Расторгуева, погибшего вместе с двумя коллегами в Центрально-Африканской республике летом 2018 года, в уже удаленном посте главной редакторки журнала «Сеанс» Любови Аркус только на первый взгляд может показаться абсурдным. В качестве признака, указывающего историкам на факт гонений, в списке гонительских стереотипов на первом месте идет именно насильственное преступление против самых неприкосновенных особ данного социума: короля, отца, или, в нашем случае — великого режиссера.
Именно в этой трактовке, как замаскированное сообщение о гонении, Жирар прочитывает миф об Эдипе. Чума терзает Фивы; Эдип виновен, потому что убил отца и женился на матери; оракул утверждает, что для избавления от эпидемии нужно изгнать преступника (и Аркус пишет обо мне «бывший кинокритик», символически изгоняя меня из сообщества); Эдип хромает, он отделен от других своим заметным увечьем — хромота и положение чужестранца в Фивах создают из него идеального козла отпущения. Жирар считает, что за мифом об Эдипе, как и за героями некоторых других мифов, имеется «реальная жертва, выбранная не из-за стереотипных преступлений, в которых ее обвиняют и из-за которых никогда никто не заболел бы чумой, но из-за всех тех виктимных черт, которые в этом же тексте и перечислены и которые действительно способны навлечь на их обладателя параноидальные подозрения испуганной чумой толпы».
Да, в режиме реального времени мы сегодня наблюдаем именно это.
В момент глобальной эпидемии коронавируса «козлом отпущения» в русскоязычной блогосфере (в основном в фейсбуке) стали «феминистки». Депантовские «уродки», одна из, по замечанию Екатерины Горошко из издательства No Kidding Press, «самых маргинализованных групп right here right now».
Женщины, посмевшие заявить о своей субъектности. Женщины, которые вдруг отказываются идти по проторенной дорожке предыдущих поколений, отказываются встраиваться в привычную матрицу «в качестве освобожденных от гендера субъектов, а на самом деле принявших мужскую модель как универсальную». Женщины, нарушающие привычную гладкость социальных взаимодействий, как ее нарушает сама эпидемия. Кто сегодня может быть более «непохожим», иным, чем «феминистка» даже в прогрессивной среде, где, по определению той же Горошко, еще «не все до конца определились, не маргинально ли быть женщиной»? Кого, кроме них, надо растерзать или изгнать, чтобы чума ушла и мир стал, как прежде?
(Вина феминисток еще и в том, что феминисткой нельзя родиться, ею можно только стать по собственному выбору, а значит — злой умысел очевиден. Некоторые из них еще и лесбиянки — «некоторые», то есть «все»: существа одновременно невозможные, потому что женщина невозможна без мужчины, и бросающие вызов самой природе, как известно, задумавший секс исключительно в пенисо-вагинальном формате).
И как средневековый поэт и придворный летописец Гийом де Машо (чей рассказ о евреях, отравляющих реки и вызывающих смерти, разбирает Жирар), сегодня именно «хозяева дискурса», медийные персоны и редакторы сми, составляют подробный отчет о гонениях в перспективе «наивных гонителей» (то есть тех, кто принимает за чистую монету все обвинения или даже выдумывает их, не догадываясь, что описывает принесение в жертву «козла отпущения», вызванное страхом перед эпидемией). В этом посте редактора отдела «Общества» Colta.ru от 12 марта, из самого начала эпидемии, «феминизмы» (и, следовательно, его носительницы — «феминистки») указываются в списке наиболее вероятных кандидатов на роль будущего «козла отпущения», в то время, как сам автор наивно полагает, что описывает метафизические «причины» наступающего Апокалипсиса. Как мы теперь знаем, выбор «заместительной жертвы» в итоге был сделан именно в пользу «феминисток», подтверждая версию о том, что сегодня это одна из самых маргинальных и уязвимых групп российского общества.
Итогом подобных гонений уже в христианскую эпоху, по Жирару, становится последующая канонизация растерзанных или изгнанных жертв в качестве мучеников. По этой схеме развивается действие в фильме Ролана Быкова «Чучело» (1983), который в контексте последующих исторических событий кажется не только рассказом о частном случае школьной травли, но еще и историей «козла отпущения» на входе в финальный кризис советского мира. Микрокризис в локальном сообществе (один из мальчиков случайно выдал учительнице своих товарищей-прогульщиков и весь класс лишили поездки в Москву) разворачивается на фоне нищеты и безысходности провинциального города, чрезвычайной озабоченности учеников средней школы материальными благами, общего предчувствия скорого коллапса нежизнеспособной системы. Этот фильм трудно назвать до конца реалистичным, в нем все существуют немного на котурнах, выводя историю на территорию архаичной трагедии. Как водится в подобных случаях, у каждого из схематично очерченных персонажей оказывается свой собственный «изъян», своя непохожесть, в попытке скрыть которую они и присоединяются к групповой травле.
Лена Бессольцева — идеальный кандидат на роль «козла отпущения» в этом стремительно ветшающем мире: она новенькая, чужая, она внучка человека, которого в городе травят давно, наконец, она «уродка», «уродина» по ее собственному выражению. В финале, уже после ее отъезда, одноклассники «прозревают» и один из них — всегда выступавший в ее защиту, но недостаточно авторитетный Васильев — пишет на доске: «Прости нас, Чучело!». Все плачут, звучит вальс Софии Губайдулиной.
Что ж, быть чучелом, уродкой, уродиной во все времена нелегко. Но давайте не будем забывать о том, что в текущих неистовых нападках на «феминисток» (требующих «всего лишь» включения «женщины» в базовое понятие «человек»), нет ничего, кроме страха растерянных людей перед неизбежностью следующего мира, который приходит слишком быстро под вой сирен скорой помощи.
Поделиться ссылкой:
Понравилось это: